 |
КАРАТЭ-КЁКУСИНКАЙ |
 |
|
КАРАТЭ-КЁКУСИНКАЙ |
|
Абсолютно новые тенденции в каратэ были связаны с именем Оямы Масутацу (1923-1994), создателя школы Кёкусинкай, насчитывающей сотни тысяч последователей во всем мире. Настоящее имя того человека, который позже прославиться как Ояма Масутацу, было Ёнг И-Чой и по ряду версий появляется он в Японии лишь в 1938 г.
Был у Оямы особый стимул, который гнал его вперед и вперед, заставляя совершать самые невероятные поступки, находящиеся порой за гранью нравственности. По национальности он был кореец, что несколько принижало его статус в глазах японцев, не лишенных чисто имперских амбиций. Корея для японцев долгое время была объектом завоевательных походов, правда, далеко не всегда удачных, вспомнить хотя бы провалившуюся кампанию сёгуна Тоэтоми Хидэёси в конце ХVII в. Но японцы все же не раз конфликтовали с корейским полуостровом, а самих корейцев нередко считали "варварами".
Возможно, именно поэтому кореец Ояма стремился быть большим "японцем", чем сами японцы, столь активно пропагандируя "дух национального величия Японии", что в некоторых странах, где открывались филиалы Кёкусинкая, это вызвало даже недовольство и политическую реакцию. Этим же объясняется и немалая долина шовинизма в его проповеди "нихонсюги" — "японизма" и "кокусуйсюги" — превознесении национальной японской специфики. Правда, от последнего пришлось постепенно отказаться, так как Ояма всячески стремился вынести свое детище за пределы Японии, но поклонение японскому флагу перед каждой тренировкой, поклоны на восток в сторону Японии сохранились в ритуале тренировок Кёкусинкая во многих странах мира.
Кажется, Ояма страдал тем же комплексом, что и плеяда "великих окинавцев", привезших каратэ в Японию и всячески стремившихся японизировать окинавское искусство. Те также мучились своим "сомнительным" окинавским происхождением и всячески пытались сделать так, чтобы о нем, равно как и о не-японских истоках каратэ было забыто. Но если их задача заключалась, прежде всего, в интегрировании окинава-тэ в японскую жизнь, то Ояма решил перенести свои планы уже на весь мир. Имя "Ояма" — "Высокая гора" он принимает, конечно, не случайно. Одно лишь это имя вызывало в сознании японцев образ чего-то могучего, необоримого, неподвластного ветрам и годам. Однако здесь случился небольшой конфуз. В синтоистском пантеоне существовал такой дух горы — Ояма. Как-то раз это могучее, но заносчивое божество выступило против храброго воина царевича Ямато Такэру, наслав на него страшную болезнь. Перед царевичем оно появилось в облике белого оленя, надеясь тем самым смутить его, однако Ямато, известный своей решительностью и нелюбовью к долгим раздумьям, схватил стебель чеснока, ударил им в глаз оленя и сразил духа наповал. История эта, изложенная в анналах "Нихон сёки", была широко известна. Хотя, думается, Ояма Масутацу не вполне хорошо помнил ее, зато его имя дало оппонентам Оямы время от времени припоминать как бесславно закончил свои дни "белый олень", мнивший себя самым хитрым и умным, а погибший всего-то от удара чесночным стеблем.
Как и некоторые другие мастера каратэ, Ояма сам немало поработал над тем, чтобы создать о себе легенду не только как о великом бойце, но и патриоте Японии, свято верящем в национальную идею. Например, в анналах Кёкусинкая мы встречаем версию, что молодой Ояма поступил в специальную летную школу, камикадзэ, но по каким-то причинам своего рокового вылета так и не успел сделать. Все это оставляет такое ощущение, будто Ояма всячески стремился вытравить из памяти представления о себе как о корейце, "японизируя" свою биографию чисто национальными штрихами.
Начиная с самой ранней молодости, Ояма верит в традиционные японские будо почти как в религиозное учение, правда, ищет в них, прежде всего, эффективную систему боя. Сначала он направляет свои стопы в Кодокан, где недолгое время занимается дзюдо, а затем переходит в Сётокан. Но и классика каратэ не удовлетворяет Ояму, пока он, наконец, не попадает в школу Годзюрю. Именно сильно трансформированную технику Годзюрю в будущем положил Ояма в основу своей школы Кёкусинкай. Успехи и упорство, с которым тренировался Ояма, стали поражать его наставников. Признаемся, что ранняя история обучения Оямы каратэ сильно запутана, вероятно, не без его деятельного участия. Официальная версия гласит, что именно в 1943 году он начал тренировки Годзюрю, а затем его берет в свою личную группу сам Ямагути Гогэн, где передает ему не только классическую технику Мияги Тёдзюна, но и ряд секретов, которые он вынес из своих путешествий по северному Китаю. Уже в 1940 г., т.е. в 17 лет Ояма получает 2-й дан по каратэ, а в 23 года в 1946 — 4-й дан и становится в первые ряды молодых мастеров каратэ того времени
Но стоит напомнить, что в то время Япония активно участвовала в войне, разведчик Ямагути Гогэн с мая 1938 г. находился и Маньчжурии, попал в плен и был репатриирован лишь в ноябре 1947 г., а преподавание начал лишь апреле 1948 г. Таким образом, весьма сомнительно, чтобы Ояма обучался лично у Ямагути и тем более получал мастерские звания из его рук. Правда, само обучение Годзюрю не вызывает особых сомнений, поскольку небольшие группы этого стиля действовали в Японии, по крайней мере, с начала 30-х гг. Вызывает серьезные вопросы и присуждение Ояме каких-либо данов в столь раннем возрасте, поскольку система данов в Годзюрю была разработана позже. Но оставим эти огрехи на совести Оямы, блестящее боевое мастерство которого вряд ли стоит подвергать сомнениям
Одновременно с активными тренировками Ояма решает вплотную заняться своим образованием и в 1943 году в разгар войны поступает в не очень престижный Институт колоний — вероятно, здесь сказалось его корейское происхождение. В 1947 году состоялись первые после окончания войны крупные соревнования по каратэ — Всеяпонский Фестиваль боевых искусств, где Ояма побеждает всех своих соперников.
Ему кажется, что он достиг пика того, чего можно узнать, обучаясь у других — большого пиетета к патриархам каратэ он не испытывал. Но в той ситуации, что сложилась тогда в каратэ, Ояма не видел себе достойного места — а свои способности он оценивал очень высоко. Деятельному и амбициозному Ояме уже тесно в Японии, к тому же он вечно конфликтует с патриархами каратэ. Еще живы многие великие окинавцы, например, Фунакоси Гитин, Мабуни Кэнва, авторитет которых непререкаем и тягаться с ними в легендарной славе Ояме было невозможно. Он все время "недотягивает" до того уровня, которым пользовались эти люди не только в мире каратэ, но и в политических кругах, а это как мы видели, могло стать решающим фактором в деле популяризации каратэ. К тому же Ояма в ту пору еще очень молод — ему не исполнилось и тридцати лет
Может быть отдать предпочтение какому-нибудь известному мастеру и постепенно подниматься по ступенькам мастерства каратэ, тем самым повышая свой статус? Но Ояма в душе, вероятно, уже давным-давно перестал считать кого-нибудь за авторитет. Он легко и безболезненно менял школы, отбрасывая учителей как "пару стоптанных сандалий", говоря старым японским выражением. Уже тогда он считает себя "единственным", "самым великим", но теперь это надо доказать и остальным. Ведь по сути Ояма не занимает никакой формальной должности в структуре японского каратэ, а это, вероятно, очень тяготит его.
Кажется, сомнений в его боевом мастерстве не кого не возникало, к тому же давала о себе знать блестящая победа на чемпионате 1947 г. Однако шли пересуды о том, что этот чемпионат боевых искусств не совсем адекватно отразил расстановку сил в мире японского каратэ того времени — совсем недавно закончилась война, ряды бойцов значительно поредели, многие не успели даже возобновить тренировки. И хотя конкретно Ояму в этих разговорах никто не упоминал, эти пересуды несколько ранили его самолюбие.
Именно самолюбие — самолюбие непомерное и порой болезненно гипертрофированное — вот что гнало его всю жизнь вперед. Именно оно заставляло его забывать своих старых друзей и наставников, самому себе присваивать фантастические даны, находиться в конфликте со всем миром каратэ. И в то же время именно это позволило ему создать целую империю Кёкусинкай, во многих своих чертах подобную религиозной восточной секте.
В принципе, все японское каратэ постепенно сползало не только к спортивным аспектам, но и к вымарыванию живой духовности в самом себе. Оставались лишь некие механистические ритуалы — поклоны, разноцветные пояса, формы обращение к сэнсэям и сэмпаям. В этом проявлялась какая-то духовная немощь традиции, которую уже никто излечить не мог.
Вспомним — создатели системы японского каратэ, сколь не были бы противоречивы их фигуры, являлись людьми глубоко традиционными, воспитанными в патриархальной среде, бережно хранящей все старые нравы. Для них всякое ритуальное действие — будь то поклон, словесная формула или медитация в позиции дзадзэн — были прямым приобщением к сакральным силам бытия, соприкосновением со священным духом древних мудрецов и правителей Японии. Но постепенно эта символическая глубина вымывается, остается лишь внешний каркас, который, хотя и достаточно точно имитирует старые формы ритуального поведения, никаких внутренних аспектов уже не несет. Этот процесс затронул многие области жизни японцев, где некогда-то священные ритуалы превратились просто в нормативные и обиходные формы поведения. А вот в каратэ это изменило практически всю его сущность
Представитель нового поколения Ояма, не получивший ни хорошего традиционного воспитания, ни фундаментального образования, смотрел на многие традиционные вещи в каратэ как на отжившую чепуху. Если каратэ — это боевое искусство, то надо драться, считал он. Надо всячески доказывать свою силу, мощь удара, мужество в поединках. Надо ломать ударами кирпичи, черепицу, глыбы льда, подожженные доски. Разве все это — не весомое доказательство силы человеческого духа и эффективности каратэ?! В общем, каждому дано понимать суть боевых искусств в соответствии с глубиной собственного сознания, поэтому не удивительно что для многих "новых японцев" (в этом Ояма был не одинок) каратэ уже казалось способом доказательства своей силы.
Теперь нужен подвиг духа, который должен выделить Ояму среди общей массы последователей каратэ. Просто победы на соревнованиях было явно недостаточно, к тому же он крайне негативно относился к поединкам по правилам Сётокана или Годзюрю. И Ояма Масутацу решает повторить подвиг древних бойцов ямабуси — уйти в горы для упорных тренировок. Расчет был сделан правильно — именно этот факт биографии приносит ему немалую известность. Правда — обратим внимание на этот факт — уход в горы воспроизводил не столько славное прошлое ямабуси, сколько копировал Ямагути Гогэна, который еще в 30-х гг. начал регулярные тренировки в горах Курама. Напомню, что в этой "горной практике" Ямагути многое было от синтоистских воззрений, которые привили Гогэну его религиозные наставники. Речь шла, прежде всего, о "горном духе", о том, что на скалистых пиках можно повстречаться с духами-ками, приобщиться к небесным божественным силам.
Уход Оямы в горы, с одной стороны, как бы воспроизводил практику его бывшего учителя Ямагути Гогэна, а, с другой стороны, был сделан в пику ему. Естественно, что ни о каких фундаментальных религиозных воззрениях Оямы говорить не приходилось — все его многочисленные книги по каратэ, будучи досконально проработанными в техническом плане, отличались крайним примитивизмом в области духовной теории. Для Оямы уход в горы был, прежде всего "подвигом силы" — частью того, чем он затем и занимался всю жизнь.
В отличие от Ямагути, который в зрелом возрасте проводил по сто дней в горах каждый год, срок добровольного заключения Оямы ограничился по разным источникам от трех до шести месяцев. Каноническим стало его расписание жизни в горах, где он подробно описывал составные части своих тренировок
При этом Ояма постоянно работает над созданием технического арсенала новой школы, который уходит своими корнями в Годзюрю, о чем мастер предпочитает не упоминать. Зато в его учебниках неоднократно появляются некие приемы "из техники китайского кэмпо", что создавало иллюзию, будто бы Ояма тщательно штудировал китайские методы боя. На самом же деле в Китай Ояма никогда не заезжал, но вот приемы были действительно китайского происхождения — именно из Китая они пришли в Годзюрю. Уже тогда в технике Оямы начинают проступать контуры будущего Кёкусинкая. Отказ от всяческих традиционных форм приводит к тому, что все стойки становятся значительно выше, а позиции нацелены непосредственно на ведение поединка. Из Годзюрю он выносит предпочтение к "кошачьей стойке" нэкоаси-дати. Из классики Годзюрю приходят и круговые блоки предплечьями и ладонями, которые затем Ояма стал выдавать за итог тщательного изучения китайских школ, а также базовые дыхательные ката Сантин и Тэнсё.
Талантливые мастер, каковым, безусловно, являлся Ояма, берет из техники Годзюрю наиболее эффективные способы внутренней тренировки, в том числе и особые методы дыхания, регулирующие сознание. Эти методы практиковались столетие назад еще в школе Хигаонны, откуда они по одной линии пришли в Годзюрю, а по другой — в Уэтирю, где используются до сих пор, причем в виде более сложном, чем в Кёкусинкай. Ояма из большого количества дыхательных упражнений отбирает два — ибукэ и ногарэ — символизирующие как бы два начала. Выдох в ибукэ выполняется при напряжении мышц живота по время разведения рук из скрещенного положения в стороны. Этот тип сонорного (т.е. звукового) дыхания, как считается, активизирует работу сознания, возбуждает боевой дух и приучает к концентрации энергии "ки". Ему логически противостоит мягкий и спокойный тип дыхания ногарэ, выполняемый также вместе с движениями ладоней. Ногарэ успокаивает и как бы "охлаждает" сознание, приводя весь организм в состояние равновесия. Эти, а также несколько других вспомогательных типов дыхания, можно до сих пор встретить в южных школах китайского ушу в провинции Фуцзянь, откуда их и почерпнул Хигаонна.
Сойдя с гор, Ояма решил продолжить собственную популяризацию. И так будучи не слабым человеком, теперь он значительно окреп и искал приложения собственных сил. А поскольку Ояма решил хотя бы внешне зарекомендовать себе как живое воплощение "традиционного бойца" (не случайно он отправился в горы), он решает воспроизвести один из излюбленных окинавских "подвигов", которые к тому времени уже канули в прошлое. Речь идет о знаменитых боях с быками, которые были частым зрелищем на окинавских народных праздниках, начиная с ХVII в. В этих боях-зрелищах участвовали и Сакугава, и Мацумура Сокон, причем именно Сакугава начал отрубать быку рога ударом ребра ладони и даже заваливал его, вонзив иглу в ноздри животному. То, что это была часть народного зрелища уже забылось, зато среди каратистов ходили легенды о таких подвигах. И Ояма решает повторить окинавскую легенду.
Как ни силен был молодой Ояма, он решает сначала тщательно изучить повадки быков, найти слабые точки в их организме. Для этого он в 1949 году даже снимает небольшой домик неподалеку от городской бойни и течение семи месяцев внимательно наблюдает за ремеслом забойщиков скота. Наконец, тактика боя с быком разработана, а точнее воссоздана, поскольку уже существовала когда-то среди окинавских мастеров и с этой точки зрения вряд ли могла считаться "революционной". Теперь можно выходить на бой с животным.
Ояма уверен в своей победе и громко заявляет, что его не страшит никакой бык, сколь огромен бы он не был. И действительно, животные падают под ударами Оямы, хотя реальность оказалась более жестокой, чем представлял это мастер каратэ в своих рекламных заявления — несколько раз он был ранен и у него оказался пропорот бок. Но публика регулярно собиралась посмотреть на удивительно зрелище: в загоне для скота разъяренный бык носился за обнаженным по пояс могучим человеком и ничего не мог сделать с ним. Ояма ловко уворачивался от острых рогов, стараясь находиться с боку от быка и наносил тяжелые удары ему кулаком в нос и шею.
Находясь на волне популярности, Ояма теперь не боится открыто противопоставлять себя всем другим стилям каратэ и целому ряду ассоциаций, в которые объединялись разные школы. Сам он не желает объединяться ни с кем, считая свой стиль на голову выше всех остальных. Следует признать, что доля правды в таких заявлениях была — в ту пору именно в Кёкусинкае существовала наиболее разработанная методика подготовки каратистов к спаррингам, самая жесткая и эффективная система тренировки. К сожалению, давали о себе знать многие доктринальные споры о том, можно или нельзя проводить свободные поединки дзю-кумитэ, против которых выступал вплоть до своей смерти в 1957 году сам Фунакоси Гитин. Сам он резко отрицательно относился к идеологии Кёкусинкай, не считая это даже за истинное каратэ.
Ояма начинает проводить соревнования по своим правилам, разрешая наносить жесткие удары ногами по ногам, удары по корпусу в полный контакт, причем бойцы дрались без всякой защитной экипировки, не считая тонких накладок на руках, которые едва ли могли защитить от травм. Запрещались лишь прямые удары в лицо, в шею и пах. Теперь на поединках можно было встретить тяжелые нокауты, травмы, что, как ни странно, лишь подогревало интерес публики к Кёкусинкай. Кёкусинкай становится воплощением мужества в бою, и Ояма в своих выступлениях уже нередко обращался к тезису об "истинном самурайском духе". Судя по самому названию стиля, Кёкусинкай — ”Абсолютная истина”, он задумывался как типичное псевдо-религиозное учение с претензией на всеобъмлимость и с основным упором на поединки. Ояма меньше всего хотел числиться создателем очередной школы каратэ, исток которой без труда можно было проследить в Годзюрю. Он претендовал на статус патриарха и проповедника нового духовного учения, причем основными адресатами этого, как станет видно в дальнейшем, должны были стать не японцы, а европейцы. Он уже выступает не столько как блестящий знаток техники каратэ, но как крупный теоретик истории боевых искусств и дзэн-буддийский мастер. Правда, в двух последних ипостасях его заслуги весьма сомнительны, тем не менее, именно его взгляды, благодаря многочисленным книгам, оказали решающее влияние на познания западной публики в истории боевых искусств.
К сожалению, Ояма-историк не состоялся, ибо многие его идеи объяснялись лишь фантастическими амбициями заявить "что-нибудь новое". Например, он утверждает, что многие методы боевых искусств зародились в Индии, откуда пришли сначала в Китай, а затем и в Японию, что сразу же углубляло историю каратэ, по крайней мере, на три тысячи лет. Более того, многие методы боя могли быть принесены в Индию и в Китай походами Александра Македонского, и таким образом существовал некий "мост" между Древней Грецией и китайским ушу. Не мало не сомневаясь, он пересказывал как весьма достоверную версию о том, что именно в стенах Шаолиньского монастыря патриарх чань-буддизма Бодхидхарма в VI в. создал самую большую школу ушу, которая через много веков превратилась в каратэ . Таких идей у Оямы было великое множество, причем большинство из них демонстрировали лишь отсутствие элементарных познаний в истории.
Ояма явно "тянул одеяло на себя", утверждая, что лишь его стиль несет истинный дух каратэ и даже пытался рассуждать о дзэн-буддизме, которому он никогда систематически не учился. Он подчеркнуто не присоединяется ни к одной Ассоциации каратэ, открыто конфликтуя с ними. Кёкусинкай не был принят во Всеяпонскую Федерацию каратэ, где состояли членами все крупные школы. Но для западной публики многие его огрехи и невежливые манеры поведения были не заметны, к тому же сказывался блестящий талант Оямы как организатора. Многие рассказывали, что на его выступлениях и лекциях от Оямы, казалось, исходила какая-то магическая сила, заставлявшая аудиторию тянуться к нему. Активно развивая сеть своих школ и даже выделяя немалые деньги на создание некоторых зарубежных филиалов, Ояма резко выступал против любой самостоятельности своих организаций, замыкая их на себя. Стремительно растут группы Кёкусинкай в США, Голландии, Франции, которые управляются через личных представителей патриарха. Ояма постепенно создавал небольшое авторитарное государство, построенное на жестком подчинении себе как харизматическому лидеру. Именно от него исходила "Абсолютная истина" (Кёку), именно он единолично диктовал все устои жизни своих последователей, число которых быстро росло по всему миру. На тренировках уже поклонялись его портрету, его каллиграфия ценилась как святыня — Ояма при жизни превратился в божество, что характерно лишь для лидеров некоторых религиозных сект. Естественно, что Кёкусинкай никогда не был ни религиозной сектой, ни даже духовно-философским обществом — возможно у его лидера просто не хватало необходимых знаний. Но в нем систематически воссоздавалась иерархия и система соподчинения секты, "учением" которой было каратэ.
Именно Ояма начинает нести публике каратэ не просто как способ самозащиты (этот термин — "госин" регулярно встречается уже в работах Гитина Фунакоси и Мабуни Кэнва), не как вид спорта или закаливания характера, но как Путь жизни. Правда, претензии здесь было больше, чем возможностей, но, как ни странно, западной публике импонировала жесткая дисциплина и иерархия, царившая во многих школах Кёкусинкая. Людям нравилось подниматься со ступеньки на ступеньку, отдавать указания младшим и подчиняться старшим по степеням мастерства. Парадокс заключался в том, что в США и странах Запада успешно воспроизводилась та система, которая была присуща лишь дисциплинированному и несколько механицированному японскому сознанию. К тому же не стоит забывать, что психология молодого Оямы формировалась во время войны и сразу же после нее в обстановке крайнего обострения националистических настроений, и именно эти идеи "японизма" оказались воплощены во многих ритуалах Кёкусинкай.
Правда, ряд групп стал постепенно выражать недовольство жестким авторитаризмом Оямы, который действительно не давал возможности развиваться свободно и самостоятельно. Помимо воли Оямы в Кёкусинкай приходило много людей творческих или имевших собственные амбиции. Постепенно наметился раскол, в результате которого от оямовской империи стали отпадать некоторые части, вынося оттуда много эффективных методов подготовки бойцов.
